на главную

Вашему вниманию предлагается произведение

писателя фантаста

Борового Сергея Ивановича

«Скованные»

Посвящается ИМ, оставившим заметный след в нашей жизни. Потому что прежде чем  стать НИКЕМ, и превратиться в щемящее грудь воспоминание, они были для нас ВСЕМ

Авторы.

                                                                            Мы пьём из Чаши Бытия с закрытыми глазами,

                                                                            Златые омочив края своими же слезами.

Валерия. Да, её звали именно так.

Глеб признавал лишь один вариант  её имени.

Валерия. Только так и никак иначе.

У него перехватывало дыхание всякий раз, когда он видел её. Такую бесконечно милую и родную. Бедное, истерзанное любовью сердце сладостно замерло, на томительно долгий миг просто остановившись. Заметив его, она приветственно махнула рукой — и сердце Глеба ожило, зачастило, бешеным биением пульса отзываясь на приближение самого дорогого для него человека.

Валерия — красивое, мягкое имя. Оно удивительно шло этой миниатюрной, темноволосой девушке. Глеб знал о Валерии всё. А могло ли быть иначе, если последние полгода она была тем светилом, вокруг которого на постоянной орбите кружила планета его жизни.

В воскресенье, в полдень, в городском парке всегда шумно. Валерия неторопливо пробиралась через многочисленные людские скопления. Глеб, с улыбкой на губах, ждал, жадно любуясь при­ближающейся девушкой. Руки, державшие роскошный розовый букет, неожиданно стали влажными. Её красота завораживала, ни кого из окружающих не оставляя равнодушным. Вслед Валерии оглядывались, с ней пытались заговорить, но она ни кого не замечая, спешила к нему.

На встречу. На свидание.

Глебу так хотелось в это верить. Потому что он сходил по ней с ума, она было для него всем.  

— Привет, — взмах пушистых ресниц и ободряющая улыбка.

— Привет, — комок в горле и явственно различимая дрожь в голосе.

С самого начала всё пошло наперекосяк. Предварительно заготовленная, слово к слову подобранная вступительная речь,  напрочь вылетела из головы Глеба. Томительно долгую секунду он простоял,  терзая пальцами показавшийся непомерно огромным букет. Потом, решившись, Глеб тяжело, с видимой даже чужому глазу обречённостью опустился на одно колено. Здесь тоже полу­чилось не ахти. Жесту определённо не доставало изящества — не кстати подвернувшийся под ко­лено острый камушек вынудил его болезненно скривиться.

— Самой красивой, самой любимой. И совершенно неотразимой.

Всё. Эти незамысловатые строчки, вершина его поэтических изысканий, были сказаны. Глеб чуть опустил голову, скрывая вздох облегчения. Всё. Решиться на признание было непросто, озвучить его  вслух и того труднее. Дальше будет полегче — самые главные слова произнесены. Ранее он лишь обозначал свой интерес к Валерии, теперь сказал об этом прямым текстом. Что с того, что он так долго вёл себя в её присутствии, как глупый мальчишка. Виной тому страсть. Сильное чувство, заставившее его совершенно потерять рассудок. В конце концов, кто, как не он, первый дамский угодник университета и талантище в физике, достойная пара этой прелестной первокурснице.

Глеб ждал.

Она с царственной небрежностью приняла букет. Улыбнулась. Зарывшись с головой в букет, Валерия долго вдыхала тонкий аромат цветов, а потом холодным тоном, так резко контрастировавшим с её внешне довольным видом, она спросила:

— Что эта за новая шутка, Самохов? Пока я не поняла её смысла.

— Ни каких шуток, Валерия. Никогда прежде я не был так серьёзен, как сейчас.

Она испытывающе посмотрела на коленопреклонённого Самохова. Известного бабника и волокиту. Глеб задохнулся от приступа учащённого сердцебиения, ради таких мгновений и стоит жить. Как же она была хороша! Взгляд девушки долго и искательно блуждал по лицу Глеба, словно отыскивая в его чертах, только ей одной понятные знаки. Неловкое молчание затягивалось. Остро предчувствуя что-то неладное, Глеб Самохов поднялся на ноги. Отряхивая брюки, он ук­радкой оглянулся по сторонам, ни кому до них нет дела. Это хорошо.

— Валерия, понимаешь, я…

Он замолчал. Порой вовремя взятая пауза позволяет в полной мере ощутить отношение к тебе другого человека. Она не пришла к нему на помощь, не попросила продолжать. Горячо любимая им девушка просто отмолчалась.

— Я люблю тебя, Валерия, — ну что ещё он мог сказать, наткнувшись на неласковый приём этих бездонно голубых глаз, — прошу тебя, стань…

— Моей…твоей, я угадала?

Какие разные у неё улыбки, эта была настолько полна грусти, что Глебу без каких-либо задних мыслей захотелось её обнять. Просто заключить в объятия. Чтобы в кольце собственных рук укрыть любимую от тревог и грязи этого жестокого мира.

— Зачем я тебе, Самохов? По тебе пол-института сохнет. Девчонки совсем рассудок поте­ряли, бедные дурочки едва ли не дерутся, за право на короткий срок стать твоей подружкой. Оче­редным мимолётным увлечением. Посмотри на меня, Глеб, и скажи, а мне это надо?

— А-а, — Глеб совсем растерялся, в словесных баталиях он не был силён. — Нет…а, чёрт, да, конечно же, да… Валерия, будь милосердна. Мне плохо, я не могу без тебя. Ты везде, целый мир лишь жалкое дополнение к факту твоего существования. Ты — солнце, озаряющее мои дни. Звезда — сияющая в моих снах. Всё что я делаю и чего добьюсь в будущем — всё это ради тебя и для тебя. Клянусь!

— Слышать твои словоизлияния, не скрою, мне приятно. — Валерия, шурша целлофаном обертки, вновь склонилась к букету. — Красивые комплименты ласкают слух любой девушки, но вся за­гвоздка в том, Глеб Самохов, что ты мне не нужен.

— Валерия! — в порыве чувств вскричал Глеб. — Разве ты — ТЫ! — похожа на мимолётное увлечение. Я готов раз и навсегда порвать с прошлым. И всего себя посвятить служению тебе, мой ангел. Я буду вечно славить небеса за то, что с их попущения на земле появилось подобное тебе чудо. — На миг он умолк, подыскивая наиболее точные слова, потом твёрдо продолжил: — И даже сравнение с ангелом не достаточно точно. Ты нечто большее, Валерия. Много большее. Ты — моя судьба.

— Красиво, Самохов. Чувствуется, что за твоей спиной огромная практика. В умении ловко вешать лапшу на ушу девушкам тебе нет равных, не будь мне известно твоя репутация, я бы легко купилась на эти разговоры. А так, нет, Глеб, извини, эти сказки не для меня… Рассказывай их кому другому…

«Приготовьтесь к тому, что мы сейчас озвучим совершенно крамольную для многих мысль. Так вот, мы берёмся утверждать, что любовь — это зло. Упреждая нападки скептиков, здесь сле­дует заметить, что далее речь пойдёт исключительно о любви неразделённой.

Несчастной. Лишённой взаимности.

Такая любовь сродни тяжёлому заболеванию, потому как она не поддаётся сиюминутному исцелению. Достоин удивления тот факт, что «больному любовью» не положен листок о временной нетрудоспособности. И совершенно зря. Судите сами, человек, всецело сосредоточен­ный на собственных духовных терзаниях, как таковой потерян для общества. Он не способен к со­зидательному труду, ум его всецело поглощён лишь предметом его безответной страсти. Физически он тоже мало на что годен — хроническое недосыпание,  неблагоприятный психологи­ческий фон и непреходящий стресс — не идут нам на пользу в любом возрасте…»

Порой совершенная, фотографическая память доставляет массу проблем. Это когда однажды мельком прочитанное, накрепко застревает в мозгу, и ни какими силами невозможно выкорчевать его оттуда. Рекламный проспект фирмы «Мнемон» попался Глебу на глаза около месяца на­зад. Почему его текст не идёт из головы? Потому, что в нём, этом рекламном проспекте, написаны очень правильные вещи.

Глеб Самохов был согласен с каждой его строчкой. Всё — истинная правда. Он действи­тельно не мог ни есть, ни спать, ни работать. Везде и всюду, он будто наяву видел Валерию, и вспоминал их последний разговор. В мельчайших деталях. Переигрывая его по всякому, Самохов искал и не находил причин для её отказа. Ведь он раскрылся перед ней полностью, обнажил душу, в которой не было ни грана фальши. Он не хотел ничего иного, кроме как просто любить её. Бес­корыстно и чисто, насколько это вообще возможно.

Отчего она не заметила его искренности?       

Почему не отозвалась на слова любви?

Эти вопросы не давали покоя «больному любовью» Глебу. Ему было плохо. Интенсивность заболевания достигла пика, и бедный парень превратился в бледное подобие себя прежнего. Вале­рия, по-прежнему горячо обожаемая им Валерия, стала ширмой, напрочь отгородившей Глеба от тревог и будней остального мира. Чисто по инерции, Самохов продолжал заниматься целой кучей дел, вне всякого сомнения, очень сильно померкших в сравнении с недавней потерей любимой де­вушки. Он упивался собственным горем, как коллекционер редким сортом вина, в гордом одиночестве отдаваясь тоске, Самохов не желал и не искал себе другой доли. Если ЕГО, ЕГО Валерия способна дарить ему лишь боль и грусть, пусть так, он согласен. Только оставьте наедине с при­надлежащими ему чувствами — не мешайте, не лезьте в душу с ненужным ему сочувствием и глу­пыми советами…

Но не всё было так просто. Окружающая реальность каждодневно напоминала ему о себе, грубо и настойчиво ломясь в маленький мирок вселенской скорби. Будь-то звонки бывших пассий, или скорое наступление сессии. А дипломная, выпускная работа, а планы поступления на аспирантуру. При всём своём желании Глеб Самохов не мог надолго замкнуться в себе. И он это прекрасно понимал. Та его часть, что была заключена в рациональном начале, не поражённом лю­бовной лихорадкой, настойчиво искала способы с честью выйти из сложившегося непростого поло­жения.

И тут рекламный проспект фирмы «Мнемон». С его несколько неожиданным предложением.

Чем не шанс? Хуже точно не будет…

Не откладывая задуманное в долгий ящик, Глеб Самохов решил посетить головной офис фирмы «Мнемон». На поиски которого, ушло гораздо больше времени и сил, нежели он предполагал вначале. За пять прожитых здесь лет, Глеб вроде неплохо изучил город, но местоположе­ние указанной в проспекте улицы он не знал. Пришлось побегать, наводя справки. Выяснилось, что это в пригороде, в районе новостроек. Маленький офис, только-только начавшей свою деятель­ность фирмы.

Встретили его радушно; посетителей у них, вероятно, пока было не слишком много. Глеба окружили вниманием, предложили кофе, и весьма вежливо попросили заполнить анкету. Классического образца бумагу с обычными вопросами о возрасте и дате рождения. С умыслом или без, сотрудники «Мнемона» пока не касались болезненных для Глеба тем, что его вполне устраивало. Так и должно быть, есть вещи, которым совершенно чужда публичность.

После процедуры заполнения анкеты, невероятно предупредительная секретарь пригласила Самохова в кабинет главного специалиста. Им, к немалому удивлению Глеба, оказался совсем мо­лодой парень. Да чего там говорить, хозяин кабинета производил впечатление человека, ещё со­всем недавно сидевшего за школьной партой. Самохов определил его возраст, где-то лет в девят­надцать. В пользу этого наблюдения говорил — лёгкий, практически не тронутый бритвой, пушок на щеках и ярко выраженная тяга к спортивному стилю одежды. Чего тут скрывать, непредставитель­ная внешность главного специалиста фирмы «Мнемон» несколько поколебала уверенность Глеба в том, что руководимая им компания сумеет помочь ему справиться с его проблемой.  

— Удивлены, — вместо приветствия сказал чересчур молодой руководитель фирмы «Мне­мон». — И, как я полагаю, неприятно? Ожидали солидного, седобородого старца, с позиций собст­венного опыта поучающего и наставляющего страждущих утешения влюблённых?

— Ну…да, — с вызовом произнёс Глеб Самохов, — искал чего-то в этом роде, а нашёл…вас.

— Меня зовут Александр. И я со всей категоричностью утверждаю, что возраст в науке — это ничто. Более того, порой он просто мешает. С ним приходят закостенелость и догматичность мышления, мешающая под нужным углом взглянуть на некоторые вопросы. Смешно сказать, но эти так привечаемые тобой великовозрастные доктора наук, они даже не рассматривают их всерьёз. Подумаешь, несчастная любовь?!  Невелика беда. Ну, помаешься  с полгода, год, а потом всё само собой пройдёт… время, у них, понимаешь ли, лучший лекарь…

Александр говорил страстно и вдохновенно, чувствовалось, что тема разговора ему близка. И понятна. Что он сам совсем недавно прошёл через ЭТО. И Глеб поверил ему — он не мог не пове­рить.

— А есть другие способы? — спросил Самохов, по знаку Александра занимая удобное кресло. — Потому что я люблю её, но всему на свете есть предел… Мне так тошно.

— Пить пробовал? — задал неожиданный вопрос Александр.

— Нет. На подобные глупости у меня просто нет времени.

— Сильный, — одобрительно кивнул глава фирмы «Мнемон». — Уважаю тех, кто не идёт на поводу у собственной слабости. Ты молодец, Глеб Самохов.

— Вы действительно в состоянии мне помочь?

— Да, — ответ был короток, исчерпывающ и недвусмысленнен. Именно его ждал, на него рассчитывал Самохов. Но он не спешил радоваться, вначале следовало досконально разобраться с предполагаемым методом исцеления. Ранее, пусть и по совершенно иным вопросам, но Глебу уже доводилось сталкиваться с экстрасенсами и всякими прочими чудотворцами. С людьми, сулящими золотые горы, а на деле озабоченными лишь тем, как бы побыстрее набить свой карман. Безжалостно обманывающими доверившихся им простаков.

К последним Глеб Самохов себя не относил. Он спросил:

— А вы, Александр, не расскажите мне о, так сказать, технологической стороне этого…м-м, процесса? По возможности в максимально развёрнутой форме и с большим количеством подробностей.

— Отчего же, — понимающе усмехнулся Александр, — с превеликим удовольствием. Ведь клиент всегда прав… Вот тут в анкете указано, что специализация Глеба Самохова –– физика. Физика ядерных реакций. Тем лучше, человеку с математическим складом ума некоторые вещи растолковать куда легче, нежели лирику, привычному мыслить образами… Начнём с главного: в современной науке настоящие открытия возможны лишь на стыке нескольких дисциплин. Вопрос вопросов, что есть человек? Биология, она сводит всё к высокоорганизованным рефлексам. Психология ищет ответы на все вопросы внутри — в подсознании, в области бессознательного. Истина же, как водится, лежит где-то посередине. Но это так, короткое вступление… Вот скажи мне, Глеб, что такое любовь?

— Чувство, — пожал плечами Самохов, — которое привело меня сюда.

— Это следствие, а не причина, — отмахнулся от услышанного Александр. — Любовь — это реакция. Реакция «многих множеств». Я ввёл это тавтологическое определение, потому что оно как нельзя точно отражает суть такого разнопланового явления, как любовь. В ней столько всего намешано, что исследователю впору хвататься за голову. Суди сам: биохимия любви, работа этих странных гормонов с труднопроизносимыми названиями. Тут об одном эндоморфине, так называемом природном эликсире счастья, можно часами рассказывать. А в нашем организме таких специфических химических соединений, вырабатываемых исключительно в пе­риод влюблённости, наберётся с добрый десяток. Отметив работу этой природной, естественной лаборатории, двигаемся дальше. Психология, — взгляд Александра стал задумчиво отстранённым, однако это никак не отразилось на нити его рассуждений, по-прежнему плавной и логичной, — о её роли можно говорить бесконечно. Установка  на влюблённость, теория схождения противопо­ложностей — я перечислил лишь часть тончайших нюансов, определяющих наше поведение в во­просах общения с противоположным полом. Пока всё ясно?

— По большому счёту я не услышал ничего нового.

— Тогда, пожалуй, оставив на время в покое всё вышесказанное, обратимся к физике. Что с её точки зрения представляет собой любовь. Как называется действие, растянутое во времени, в кото­ром отчётливо прослеживаются этапы развития? Правильно, это процесс. Вполне материальный акт, лишенный даже намёка на приписываемую ему эмпиричность. А из всякого процесса, это я полагаю известно каждому физику, можно при желании вычленить единицу измерения, но об этом также несколько позже.

— Наличие же единицы измерения делает возможным появление и вывод ряда сопутствую­щих ей формул, — озвучил азбучную истину Самохов. Он начинал получать удовольствие от этой беседы. —  Но для того, чтобы формулы исправно функционировали, нужна стройная, внутренне непротиворечивая теория.

— Она есть! Базовое её определение звучит следующим образом: любовь — это совокупность привлекательных для тебя чёрт, среди которых главенствуют внешность и манера поведения вы­бранного тобой объекта сердечной привязанности. Это внешние факторы, а теперь давай определимся с внутренними, имеющими самое прямое отношение к тебе, «больному любовью» че­ловеку, который мечтает исцелиться. Тут сразу следует оговориться, что их очень много. И реше­ние проблемы, сокрыто именно в них. Не веришь, — Александр невесело усмехнулся, — тогда просто прислушайся к себе.

Глеб Самохов честно попробовал сделать это. В последний раз заглянуть туда, внутрь той пугающей бездны, что стала его постоянной спутницей в эти последние месяцы.

Они никуда не делись. Они все были там…его мучители.

Боль и счастье, счастье и боль, перемешанные, запутанные настолько, что неясно, где конча­ется первое и начинается второе. И вопрос кончается ли, а может, оно длится и длится без конца. Это неистребимо горькое разочарование и стойкое ожидание чуда. Нежелание жить и сумасшед­шее по силе стремление совершить ПОСТУПОК, что-то совершенно невероятное и безумное, не­что такое, что она оценит по достоинству…

Она…Валерия.

Главный специалист фирмы «Мнемон» не торопил Глеба Самохова. Он видел, что тот, следуя его совету, пытается разобраться в себе и своих ощущениях. В сумасшедшем клубке эмоций и страстей, рвущих его на части. Он знал, что это бесполезно. Что пришедший сюда человек, уже сделал свой выбор, пусть пока и не совсем осознанно. Но то был ритуал, им заведённый и неукоснительно исполняемый. Контрольная проверка на твёрдость намерений. За которой на са­мой окраине сознания робко теплилась надежда когда-нибудь услышать отказ.

— И ты уверен, что хочешь ВСЁ ЭТО потерять, — через такую долгую для Самохова минуту задал он вопрос. И это было последней частью ритуала.

— Да, — собственный ответ тяжёлым камнем лёг на сердце. Стиснул его, наполняя мертвя­щим холодом, но это очень быстро прошло. На смену чувству утраты пришло осознание правильности совершаемого шага. Его питала и поддерживала уверенность в том, что всё так и должно быть. Болезни нужно лечить. И чем сильнее и запущенней болезнь, тем горше лекарство.

— Хорошо. Вот мы и добрались до сокровенной сути моей теории, до того, что способно вылечить «больного любовью», — Александр пристально посмотрел на Самохова, потом привычно перевел взгляд на широкую крышку стола. Определённо, на его рабочем месте не достаёт новенького сверхмощного компьютера. Надо будет его обязательно установить, это добавит рес­пектабельности и кабинету, и его хозяину. — Если отбросить в сторону всю словесную чепуху, и максимально упростить взаимоотношения между влюблёнными, то, на выходе мы имеем следующее. Энергетический контакт. Взаимодействие двух совершенно разных индивидов на уровне отвергаемых официальной наукой биополей. Механизм возникновения резонанса и после­дующего идеального схождения частот, даже при неразделённой любви несколько неясен, но это лишь частность, подтверждающая общее правило. Удачное наложение полей, их полное совпадение, по сути, приводит к появлению новой, единой на двоих сущности. Она, подобно гриб­нице, прорастает в тебя множеством нитей, подчиняя и привязывая к себе… Созданный мною аппа­рат, просто-напросто в клочья рвёт эти узы…

 «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей!», — сказал классик золотого века поэзии. Известный сочинитель, привыкший к безоговорочному обожанию со стороны по­клонниц, понимал в этом толк.  За внешней нелогичностью данного утверждения скрывается  го­раздо больше смысла, чем мы привыкли считать. Эта квинтэссенция мудрости, из разряда тех по­ражающих точностью житейских наблюдений, которые не тускнеют, даже от чересчур частого ци­тирования.

В чём Валерия очень скоро убедилась сама. Прочувствовав её верность на личном примере.   

Отсутствие Глеба на горизонте её жизни, в течение целой недели, воспринималось, как дан­ность. Он внял голосу рассудка и оставил её в покое. Однако эта маленькая победа не принесла Валерии ожидаемой радости, скорее наоборот. Глеба не было рядом, это было хорошо, но в тоже время и плохо. Оказывается, сама того не подозревая, Валерия привыкла к постоянному вниманию с его стороны. К подаркам (всегда отвергаемым), к цветам (крайне редко принимаемым), к неожи­данным звонкам с совершенно сумасбродными предложениями о совместных планах проведения очередного уик-энда (о чём не могло ранее и речи зайти). С исчезновением Глеба Самохова из жизни Валерии напрочь ушло ранее совершенно ею не замечаемое ощущение собственной  не­обыкновенности. Исключительности.

Чувство волшебства, превращавшее её в героиню красивой, романтической сказки.

Через десять дней Валерия по настоящему заволновалась. Ощущение неудовлетворённости собственным окружением вылилась в приступ ранее не свойственной девушке хандры. Как ни горько было в том себе признаваться, но Валерии недоставало присутствия рядом одного, вполне определённого парня. Того самого, неугомонного красавчика, от назойливого внимания которого когда-то она просто не знала куда деваться. Тогда Глеб Самохов был для неё чем-то вроде глубо­кой лужи, что после недавно прошедшего проливного дождя, стихийно возникла  у порога её дома. Широкая, полная радужных разводов, она мешала, и потому через нее приходилось постоянно пе­реступать. Но в ней, в этой навязчивой луже, солнце порой отражалось так сильно, что  приходилось  прикрывать глаза, чтобы поневоле не ослепнуть. Она была, надоедала своим мокрым присутствием, а потом взяла и неожиданно исчезла, даже не спрося у хозяйки дома, а вдруг с ней и впрямь лучше, чем без неё… Лужа высохла, обнажив на своем дне ранее скрываемое сокровище. Подлинную ценность которого, увы, Валерия осознала только сейчас.

И тотчас, словно по мановению волшебной палочки, всё изменилось. Сейчас Глеб Самохов  был нужен ей как глоток чистого воздуха, как приход весны.

Просто нужен. И точка.

В институте пути Валерии и Глеба перестали пересекаться. Лучший друг Самохова, Антон, утверждал невероятное, будто бы деканат позволил своему любимчику, занятому дипломной ра­ботой, две недели не посещать родную alma mater. Понимая, что выбора нет, девушка, дивясь соб­ственной храбрости, набрала номер Самохова. Когда в телефонной трубке Валерия услышала го­лос Глеба, она задохнулась от волны накатившей на неё нежности. Сердце бешено заколотилось в груди, готовое вот-вот проломить темницу из ребёр и полететь навстречу любимому.

— Да, я слушаю, — сказал он.

— Глеб, привет, это я.

— Валерия? Тебе что-то нужно? — равнодушие в его голосе заставило девушку вздрогнуть.

— Я просто хотела узнать, как у тебя дела, — тихо-тихо произнесла Валерия.

— У меня всё хорошо, не стоит беспокоиться, а теперь извини, мне надо идти работать.

—  Но…, — в ухо Валерии автоматной очередью полетели короткие гудки.

Такого окончания разговора она точно не ожидала.

Девушка в оцепенении села на диван. Закрыв лицо руками и уронив голову на  подушку, она громко, навзрыд расплакалась. В голове царил полный сумбур. Мысли Валерии были путаны и бессвязны, словно мотки ниток из бабушкиной корзинки, до предела перемешанные разыгравшимся котёнком. Валерия думала о Глебе. О жизни, своей и его, и ещё о том, как может, всё-таки было бы здорово соединить эти жизни вместе. Невольно она представила себе их с Гле­бом свадьбу: она обязательно состоялась бы летом, в большом загородном особняке, из окна ман­сарды которого виднелись бы синеющие вдали горы. Вот она, Валерия, в шикарном белоснеж­ном платье спускается по мраморным ступеням. Тёмные волосы убраны под фату в красивую причёску, и лишь завитые блестящие локоны обрамляют её красивое, сияющее от счастья лицо. А там внизу, у подножия лестницы, стоит он, в белом костюме с чайной розой в петлице пиджака. Глеб… вот он протягивает ей свою руку, ещё чуть-чуть и её маленькая хрупкая ладошка окажется в его большой сильной ладони. Потом он обнимет её и поцелует. Нежно-нежно, как никогда пре­жде…

И тут произошло что-то странное. Это походило на беспрерывное падение с большой высоты в невыразимо глубокую бездну. В любовно отстраиваемые Валерией грёзы, безжалостно их сми­ная, проникло нечто чуждое и страшное. Сцену взаимной, разделённой и счастливой любви под­менила какая-то иная, пока непонятная картина. Кабинет, письменный стол, за которым сидит ка­кой-то молодой, но вполне презентабельного вида человек. Напротив него, в кресле, Глеб, и она слышит обрывки идущего между ними разговора:

 — Удивлены. И, как я полагаю, неприятно? Ожидали солидного, седобородого старца, с позиций собственного опыта поучающего и наставляющего страждущих утешения влюблённых? – холодно поинтересовался хозяин кабинета.

— Ну…да, — вызывающе, как показалось Валерии, ответил ему Глеб Самохов, — искал чего-то в этом роде, а нашёл…вас.

— Меня зовут Александр. И я со всей категоричностью утверждаю, что возраст в науке — это ничто. Более того, порой он просто мешает. С ним приходят закостенелость и догматичность мышления, мешающая под нужным углом взглянуть на некоторые вопросы. Смешно сказать, но эти привечаемые тобою великовозрастные доктора наук, они даже не рассматривают их всерьёз. Подумаешь, несчастная любовь?!  Невелика беда. Ну, помаешься  с полгода, год, а потом всё само собой пройдёт…время, у них, понимаешь ли, лучший лекарь…

Дальнейшее она не услышала. Всё вокруг закружилось, кабинет и его обитателей заволокла непонятная дымка. Валерия будто натолкнулась на стену, и от нестерпимой боли она потеряла сознание…

«Огромный город.

Бездушное нагромождение серых каменных коробок, раз и навсегда расставленных в соответствии со строгой планировкой идеально прямых улиц. Эти хмурые подъезды и неуютные проходные дворы. Пустынные переулки и шумные бульвары центра. Разные и вместе с тем странно похожие дома из районов частной застройки и типовые «клоны»-многоэтажек. Общежития и офисы, склады и производственные помещения многочисленных заводов и фабрик.

Огромный город.

Полный людей, занятых, озабоченных исключительно собственными проблемами. Шутка ли, в нём проживает более миллиона жителей. И у каждого из них свои беды и радости, которые всегда будут доступны лишь узкому кругу их друзей. Потому, что приютивший такое количество людей город слишком велик, и это оставляет свой неизгладимый след на всём. Полное отчуждение и порой такое пронзительное чувство родства и единения. Неприязнь к квартиранту, снимающему соседнюю квартиру и странно-запредельная радость при виде небритого лица, того, кто в одном автобусе с тобой в одно и тоже время ездит на работу. И пусть вы ни разу не перемолвились словом, и даже незнакомы, что с того? Этот неухоженный тип тебе почти родственник, ведь вы ежедневно ездите одним и тем же маршрутом. Он –– неотъемлемая часть каждодневного коловорота забот, затягивающего похлеще зыбучих песков. Пусть и каждый по своим делам, вы какое-то время бежите рядом, а в рамках мегаполиса это невероятно сближает.

Но отнюдь не делает друзьями.

А если вырваться из этого круга, из привычно сжимающего твои виски кольца рутины и осмотреться, что ты увидишь тогда? Пустоту, если не внутри, то снаружи, это точно. Случайные связи и малозначащие знакомства, сметаемые в урну очередного прожитого дня.  И когда в жизнь вопреки ожиданиям врывается волшебство, то отношение к нему изначально подозрительное и предвзятое. Потому что мы умные, мы заняты учёбой, карьерой или поисками новой выгодной работой. А ни в коем разе не поисками счастья, ведь мы знаем, что оно существует лишь на экранах телевизоров в пустых латиноамериканских сериалах…А потом всегда бывает так больно».

Так писала в своём дневнике Валерия. Завела она его недавно, когда выяснилось, что поговорить о постигшей её беде, да и просто выплакаться, по сути то и некому. Первокурсница, всерьёз озабоченная учёбой и только-только отучившаяся в институте  первых три месяца, особо близких подруг она пока не завела, а девчонки, соседки по комнате, все как одна втайне вздыхали по Глебу Самохову, и посвящать их в свою тайну, право не стоило. Вот и приходилось Валерии изливать душу на бумаге, доверяя хранимому под подушкой дневнику всё самое сокровенное.

«Свет и тьма. Добро и зло.

Наш мир состоит из игры противоречий.

С завидной лёгкостью дробиться он на слова-пары, на слова-антонимы, навсегда разводящие по разные стороны баррикад взаимоисключающие понятия. Огонь и вода. Рождение и смерть. При должном желании всё окружающие нас вещи и понятия несложно свести к такой вот двуполярной системе ценностей. Она конечно безыскусна и проста, но в ней есть и своя особая прелесть. Строго следуя ей, мы напрочь лишаем мир полных искуса полутонов, а значит, в нём нет места сомнениям о правильности ранее сделанного выбора…

Это сложное, философское вступление родилось само собой. Из ничего, из вполне естественного для каждой девушки желания понять, что же это такое –– любовь? Что забавно, классический женский взгляд на вопрос любви колеблется между банальным и сентиментальными вариантами ответа. Избито-заезженный звучит почти как сакральное заклинание –– до смерти влюбиться, удачно выйти замуж, в общем, всегда быть счастливой рядом со своим избранником и никогда, подчёркиваю это, не знать горя. Сентиментальный стоит на диаметрально противоположных позициях, потому что он прямой результат ранее накопленного негативного опыта –– главное наличие сильных чувств,  по большей части негативных. Как-то грусть от разлуки, муки ревности, чёрная зависть к более удачливой сопернице и т. д. и т. п.   

Перечитала вчера написанное и пришла в ужас, что с тобой, Валерия. Откуда такая холодная рассудочность, почти цинизм. Что ты, подруга, делаешь на физ-мате,  с такими мыслями тебе самое  место на факультете прикладной психологии. Раньше ты была другой, легко и беззаботно скользила по верхам, не утруждая себя особыми измышлениями на вечные темы. Но всё жё, я рискну продолжить, мысль о природе любви острой занозой сидит у меня в мозгу. Как ни пробую отвлечься, она неотвязно следует за мной. И потом это мой дневник, и я вправе писать в нём всё, что захочу. Всё равно его содержимое навсегда останется тайной для всех…»

Валерия начала пропускать занятия, чего раньше никогда не бывало. Вместо того чтобы заниматься и ходить на лекции, она теперь подолгу и без всякой цели блуждала по городу.

«А ведь, и в самом деле, это невероятно интересно. Копнуть глубже и продолжить ранее начатую игру в смысловые пары, что, говоря спортивным языком, разведены судьёй-Судьбой в разные углы ринга. Слова-противоположности, бесконечно долго выясняющие отношения  на гигантском борцовском помосте; такое вот видение мира от девушки, изучающей физику и высшую математику в крупном пединституте.

Смешно? Тогда поскорее дайте мне «бритву Оккама», зарезаться.

Любовь и…Чем продолжить, что положить на другую чашу весов? Счастье. Ненависть. Глупо и неправильно, оба эти чувства, что-то вроде производных любви, они скорее следствия, а не причины…Я долго думала, и вроде нашла ответ, не знаю, как кому другому, а мне он кажется на сто процентов верным. Любовь и узы. Что ни говори, а приятно сознавать себя умной девушкой, далеко не каждый сумел бы разгадать этот запутанный философский ребус.

Так вот, любовь и узы. Цепи. Незримые вериги. Надёжно приковывающие тебя к другому. Зачастую против собственной воли. Они везде и нигде, тонкая чарующе звенящая нить протянута между влюблёнными, и этой связи безразличны лежащие между ними километры. По ней, работающей по принципу беспроволочного телеграфа, беспрерывно идут сигналы о моей любви к Глебу. Но он меня не слышит. Он слеп и глух, а мне так плохо…Вчера попробовала напиться, лишний раз убедилась, что водка редкостная дрянь…»

За неделю до зимней сессии, Валерия словно очнулась. Занялась учебниками, засела за учёбу. В среде её многочисленных поклонников возникло вполне понятное оживление –– каждый из них спешил утешить переболевшую любовью красотку. А вдруг и получиться занять место во вроде теперь свободном сердце прелестной первокурсницы.

«Как будто всё правильно и логично, но в тоже время меня не оставляет странное ощущение  недосказанности. Словно мною была взята за точку отсчёта неправильная предпосылка, и потому в ряды выводимых мною формул, вкралась неизбежная ошибка, сводящая на нет все ранее произведённые расчёты…Как же выглядит изнанка любви? Кто стоит в противоположном углу ринга, раз за разом убивая в нас это прекрасное и светлое чувство…»

Валерия. Да, её звали именно так.

Валерия — красивое, мягкое имя. Оно удивительно шло этой миниатюрной, темноволосой девушке. Не только удивительно красивой, но и невероятно умной, он прочёл её дневник от первой и до последней страницы. Бедняжка почти разобралась, почти дошла до всего своим собственным умом, ей просто не хватило времени. Его всегда катастрофически не хватает людям, впрочем, не только им…

С затянутого тучами неба кружа в неспешном танце, падает снег. Время далеко за полночь, и вокруг тихо и пустынно, лишь искрятся в воздухе невесомые снежинки, тонким слоем покрывая холмик свежевыкопанной земли. Обычное кладбище на окраине небольшого провинциального городка. В меру крупное и не совсем заброшенное, ухоженное.                       

Александр провёл рукой по гладкой мраморной дощечке, очищая её от тонкого налёта неожиданно липкого снега. На него с грустной полуулыбкой смотрела Валерия –– упавшая на лоб тёмная прядка, огромные озёра задумчивых глаз. Невообразимо красивая и поразительно умная –– ему было невероятно её жаль. Было в девушке что-то такое неуловимое, некий лёгкий флер аристократической изысканности, придававший чертам вчера умершей невероятно сходство с обликом его Изольды. Он вздохнул, ничего тут не поделаешь, в каждой из них ему всегда будет мерещиться отражение давно почившей любимой. Александр с нежностью коснулся лица девушки –– фотография, навечно вплавленная в серый гранит могильного холмика, обожгла пальцы  стылым январским холодом.

Десятая из нужных ему двенадцати. И как близко окончание третьего, последнего цикла.

Глухой хрип родился в горле Александра, но подозрительно покрасневшие глаза остались сухими. И захоти он уронить слезу над могилой бедной девочки, у него ничего бы не получилось.

Многие века назад ОНА отняла у него способность плакать. Госпожа посчитала нужным оставить своему безропотно покорному слуге (в разных воплощениях принимавшему новые имена)  лишь способность сопереживать, тщётно, впустую жалеть своих невольных жертв. Но память, ОНА не сумела лишить его воспоминаний о прошлом. Или просто не захотела…

ОНА. Его Госпожа.

Некоторые вещи имеют очень высокую цену, и потому ОНА хитрит, делая особый упор на полную свободу выбора. Госпожа невероятно мудра и предусмотрительна. Творя такие необходимые людям чудеса, ОНА, как опытный ростовщик, дальновидно откладывает полную расплату по векселю на потом, терпеливо ожидая, когда нарастут устраивающие её высокие проценты… И вот маленький и смешной человечек, влюблённый и желающий сохранить свою любовь, стоя у чужого смертного одра, кричит, призывая в свидетели всех известных ему богов, что готов на всё, только бы любимая осталась жива. Тогда это казалось правильным и верным. Да и не мог он поступить иначе, ведь она, она умирала, истаивая, словно свеча на холодном ветру. Небеса не остались глухи к его страстным мольбам, вот только оказанная ими помощь…Но истинное понимание содеянного пришло к нему нескоро. А тогда Изольда чудесным образом выздоровела, и он был счастлив. Целых двадцать лет, до тех пор, пока ОНА не пришла за ним, за непостоявшим за ценой Тристаном…

Десятая из нужных ему двенадцати. И как близко окончание третьего, последнего цикла.

И ничего нельзя сделать. Ни изменить, ни исправить. Это искупление. Назначенная ЕЮ цена. Раньше он рядился в одежды алхимика, примерял личину мага-колдуна, специалиста по отворотным зельям, сейчас входит в образ продвинутого учёного, изобрётшего панацею от возможных душевных бед. Он секундант бесконечного, как Вселенная, поединка.

Слепое оружие в руках Госпожи, ведущее сухой счёт ЕЁ победам.

Оторвавшись от фотографии на надгробии, человек, сейчас носящий имя Александра, прислушался. Вдалеке раздался шум мотора, резкий визг тормозов, потом темноту ночи прорезал яркий сноп света от переносного фонаря. А вот и последний участник давно отгремевшей трагедии, по инерции катящейся к финалу. Слабак, не вынесший тяжести истинной любви, его, словно гнилую тростинку, переломило пополам первым же серьёзным испытанием. Вот он –– глупец, спешащий расписаться в полном собственном бессилии. Интересно, как он это сделает, раньше в чести были яд и кинжал, а теперь, чем чаще всего пользуются самоубийцы? В отличие от девушки, его совершенно не было жаль. Для некоторых смерть, пусть и несколько запоздалая, самый лучший выход. Потому как покаяться не значит раскаяться; слова, имеющие одинаковый корень, подчас несут диаметрально противоположный смысл.  

Нет повести печальнее на свете, чем история о развенчанных Ромео и Джульетте. Особенно если поблизости нет талантливого щелкопёра, способного коренным образом переиначить на самом деле происходившие события. Как Он-Носящий-Множества-Имён устал от чужих слабостей и малодушия. Сколько им одержано побед во славу Госпожи, а чтобы пересчитать ЕЁ поражения ему хватит и пальцев одной руки. Но порой поражения гораздо ценнее побед. Они помогают сохранить надежду на то, что с их времён, со времён Тристана и Изольды ничего не изменилось…

Мерный скрип приближался, настала пора уходить. Десятая из нужных ему двенадцати.

Еще две разрушенные влюблённые пары и его служению придёт конец.

Отвернувшись от упавшего на колени перед надгробием Самохова, Александр, понурив голову, пошёл прочь. Он шёл, и его ноги в сапогах из мягкой оленьей кожи не оставляли следов на кипенно-белом снежном покрывале.

Сегодня я впервые упала в обморок. Прямо на лекции, без видимой на то причины. Очнулась в больнице, под капельницей. Ужасно болит голова, в груди болезненная тяжесть. Но это не важно, я скоро буду здорова, так говорят врачи. И я им верю. Иначе это будет неправильно, несправедливо по отношению ко мне и к моему Глебу. Я должна выписаться из больницы и пойти к нему. Посмотреть Самохову в глаза и объяснить, что с нами происходит. Потому, что я поняла!

Поняла!!!

Те секунды клинической смерти, когда реанимационная бригада отчаянно пыталась вытащить с того света неожиданно решившую умереть девчонку, странно изменив сознание, даровали мне бесценное знание. Понять-то я поняла, а вот выразить это на бумаге, у меня ну ни как не получается. Есть вещи, которые легче осмыслить, чем выразить словами, тех просто катастрофически не хватает. Третий день лежу, слепо пялюсь в потолок, и пытаюсь сформулировать собственное озарение…  

Факт, что любовь –– чувство, имеющее материальную природу, и связывающие нас друг с другом узы её зримое воплощение. Влюблённый человек, до краёв полон этим чувством. Понимаете –– полон, оно естественно, как дыхание, необходимо, как биение сердца, оно всегда рядом, как собственная рука, в конце концов. А теперь представьте на секунду, что вы лишились руки, но вместо крови стремительно теряете собственную любовь…Что приходит ей на смену –– она, ПУСТОТА. Но ЛЮБОВЬ не терпит ПУСТОТЫ…и агонизирующие, безжалостно разрываемые узы отчаянно борются с нею, острой болью напоминая о себе  глупым и забывчивым людям. Ударяя подобно резко расправившейся пружине, они безумным бумерангом мечутся между теми, кого недавно связывали в единое целое…

                                                                                                           А.С.Боровые(ARM).

                                                                                                                      Август 2006г.